Рожденный революцией
1917 год не только перевернул общественную структуру, но и радикально изменил ситуацию в искусстве и архитектуре. Октябрьская революция не стала зародышем новых течений: уже к моменту падения царского режима старые стили постепенно уступали место другим, смелым, провокационным и явно авангардным.
В 1910 году Василий Кандинский создал свою первую абстрактную картину; через пять лет Малевич представил свой знаменитый «Черный квадрат». Литературные круги обсуждали необычный язык крученых, абсурдно-шизофреничную поэзию Введенского и лестничные стихи Маяковского. Пока верхи страны не могли, а низы не хотели, искусство тоже находилось в предвестии революционных изменений.
На фоне всего этого архитектура, можно сказать, держала свои позиции. Однако после переворота в стране потребовалась новая эстетика во всех областях советской жизни. Модернизм с его элементами готики и барокко, изысканным декором и изящными коваными деталями, не соответствовал новому облику страны рабочих и крестьян. Именно здесь и начал расцветать конструктивизм.
Официально термин «конструктивизм» появился в 1921 году: так называлась группа деятелей архитектуры и искусства, сформировавшаяся в петроградском Институте художественной культуры под руководством Алексея Гана. Уже в следующем году Ган выпустил одноименную монографию, выражавшую его взгляды и взгляды его соратников на современное искусство.
Дом как машина и принципы стиля
Как утверждалось в программе группы конструктивистов, их главной задачей было «коммунистическое выражение материальных ценностей». Продолжая традиции поэтов-футуристов, призывавших сбросить Пушкина с корабля современности, конструктивисты объявили войну искусству в целом, утверждая, что существующие методы и практики для молодого государства неприемлемы.
Эстетическая привлекательность должна была уступить место практичности, художественный образ — функции, богатство форм — выраженной в геометрических пропорциях цели здания. Лучше всего принципы конструктивизма в архитектуре выразил итальянский футурист Антонио Сант-Элиа: «Дом это машина для жилья». Вряд ли первые поколения советских архитекторов были знакомы с работами итальянца — Сант-Элиа погиб довольно молодым в годы Первой мировой, оставив после себя по большей части лишь рисунки. Но восприняв его идею интуитивно, зодчие Страны Советов принялись воплощать дома-машины в реальность.
Архитектурные принципы стиля лучше всего описал знаменитый на весь мир архитектор Ле Корбюзье, который опубликовал их в середине 1920-х годов в журнале L'Esprit Nouveau. Читатели, знакомые с историей архитектуры, могут заметить, что формально Ле Корбюзье не был конструктивистом, а те самые принципы относятся скорее к функционализму — течению, выросшему в том числе из послереволюционной архитектуры СССР. Однако если вы обратите внимание на конструктивистские шедевры, то поймете, что они вполне соответствуют тезисам швейцарского архитектора.
Итак, вот эти пять отправных точек архитектуры нового времени:
- столбы-опоры, создающее свободное пространство под зданием. В отличие от подвала, оно свободно проветривается и дает возможность устроить защищенное от дождя общественное пространство. К тому же, колонны визуально расширяют двор здания;
- плоская крыша, «расширяющая пространство дома вверх». Любая поверхность здания должна выполнять свою функцию, поэтому во многих жилых домах архитекторы-конструктивисты превращали крышу в сад или место для приема солнечных ванн;
- свободный фасад. Благодаря тому, что опоры не являются частью фасада, а расположены внутри дома, наружные стены могут принимать любые формы, а для их изготовления можно использовать самые разные материалы;
- свободная планировка. Раз уж внешние стены не являются несущими, то появляется потенциал для более эффективного планирования внутренних помещений здания;
- ленточное остекление; окна любой формы и величины — хоть непрерывной лентой вдоль стен, а хоть и вся стена — одно большое окно.
Дома-коммуны
Пожалуй, самыми известными строениями эпохи были дома-коммуны, воплотившие в себе принципы «обобществления быта». Такое жилье было чем-то сродни общежитиям с расширенным функционалом. В одном здании находились не только помещения для жилья, но и прачечные, столовые, спортивные залы, библиотека, детский сад и ясли: все для того, чтобы по максимуму сделать женщин свободными от бытовых вопросов и дать им возможность трудиться на благо Родины. Перед архитекторами была поставлена задача «дать проект такого дома с общественным хозяйством, который превратил бы так называемый жилищный очаг из тесной, скучной, а подчас и тяжёлой колеи для женщины в место приятного отдыха».
Наиболее известными примерами домов-коммун являются московский дом-коммуна Текстильного института (ныне принадлежит Институту стали и сплавов) и дом Наркомфина (пришедший в запустение, но позже реконструированный). Оба здания были уникальны в своем роде. Так, в доме Текстильного института архитектор Иван Николаев попытался реализовать идею «жизненного конвейера»: каждый жилец проводил ночь в специальной двуспальной кабине для сна, где помещались лишь табуретки и кровати, а окон не было и в помине. Затем по длинному коридору человек отправлялся в санитарный корпус, где последовательно проходил через душевые, спортзалы и раздевалки, спускался по пандусу в столовую и, позавтракав, шел на учебу. А вернувшись вечером обратно, оставлял одежду в раздевалке и в нижнем белье отправлялся спать.
В доме Наркомфина архитектором Моисеем Гинзбургом была опробована идея двухэтажных «жилых ячеек» — прообраза двухуровневых квартир в современных элитных домах. Хотя квартиры дома Наркомфина логичнее назвать полуторауровневыми: благодаря сниженной высоте потолков в столовой, передней, ванной, туалете и кухне удалось сделать просторную гостиную-мастерскую с высотой потолков более 3,5 метров. Здание возводили с использованием множества строительных новинок того времени: например, железобетонного каркаса и специальных бетонных блоков с двумя отверстиями для коммуникаций.
Также при строительстве дома был использован ряд инновационных строительных материалов: полы в квартирах отделаны ксилолитом (древесным камнем), для межквартирных перегородок использовался фибролит (древесная стружка, залитая неорганическим веществом), а с целью утепления железобетонных балок там, где они выходили на фасад, использовался камышит — изоляционный материал из прессованной сухой травы.
К разочарованию их создателей, дома-коммуны не прошли испытания временем и переменами в стране. В том же доме Наркомфина коридоры из общественных пространств, какими их задумывал Гинзбург, превратились в места сушки белья. Питаться в столовой жители дома категорически не желали, забирая еду с собой. Из-за жилищного кризиса в и без того не слишком просторные помещения иногда селили по нескольку семей, что приводило к серьезным бытовым конфликтам. А представители более статусных семей заводили себе домработниц и сторонились соседей по дому. В общежитии Николаева первоначальная концепция работала дольше, хотя и там почти с момента заселения студенты стали складировать личные вещи поближе к себе, захламляя спальные камеры.
Декорация для ужастиков: как выглядит заброшенное хранилище ракетного топлива в Костромской области:
Единение формы и функции в промышленных зданиях
Гораздо лучше реализовать идею здания-машины у конструктивистов получалось при строительстве заводов и фабрик. Этому способствовали разработки инженеров — например, жесткий кольцевой конвейер Георгия Марсакова, позволивший полностью реорганизовать и по максимуму механизировать производство хлеба. Мука с последнего этажа спускалась по кольцевой конвейерной цепочке, замешиваясь в тесто, перебраживая, разделяясь и запекаясь в кольцевых печах, после чего готовая продукция по наклонным спускам отгружалась на склад. При этом ни на одном из этапов не использовался ручной труд!
На основе технологии Марсакова в Москве и Ленинграде были построены 7 хлебзаводов по типовой технологии. Пожалуй, наиболее известный из них — Хлебозавод им. В.П. Зотова на Ходынской улице столицы. В этой постройке тезис о слиянии функции и формы проявился во всей красе. Благодаря подходу архитектора завод похож скорее на монументальную скульптуру, чем на место, где делают хлеб.
Поднимающиеся уступами объемы, в которых расположены администрация, котельная и склад окружают круглый центр здания, в котором, собственно, и находится конвейер. При первом взгляде создается ощущение, что весь хлебзавод вращается вокруг своей оси. Оттеняют этот эффект взмывающие ввысь вертикальные лестничные клетки и трубы.
Многие из конструктивистских промышленных объектов сейчас, к сожалению, сносятся. Некоторым зданиям везет, и их превращают в торговые или бизнес-центры. Иногда новой роли для конструктивистского шедевра не находится, и тогда архитектурные активисты и просто неравнодушные люди пытаются придать объекту статус памятника и даже символа города. Сейчас нечто подобное происходит с одной из самых знаменитых водонапорных башен страны — Белой башней в Екатеринбурге.
Необычное сооружение, напоминающее то ли ползущий вверх по стене транзистор, то ли готовый ко взлету ретрофутуристичный космический корабль, около сорока лет было архитектурной доминантой всего района. Она тоже прекрасно выражает единство формы и функции: параллелепипед лестничной клетки — как медленно закачиваемая вверх вода, четыре тонких опоры — как струи, падающие по водопроводу в квартиры людей.
К сожалению, трудовая биография Белой башни была совсем недолгой. Ее строительство закончили в 1931 году, а уже в конце 1940-х годов ближайшие жилые районы разрослись настолько, что сооружение не могло адекватно обеспечивать людей водой. Строение оставалось заброшенным с 1960-х, и лишь в последние лет благодаря стараниям местных активистов превратилось в своеобразный культурный центр.
Мертвая «Заря»: что происходит на огромном советском заводе сегодня
Первые советские клубы
Раз уж зашла речь о культурных пространствах, нельзя не вспомнить о зданиях, которые максимально ярко отражают смыслы конструктивистской архитектуры — дома культуры и клубы для рабочих. В этом нет ничего удивительного: даже во времена Хрущева и Брежнева, когда архитектура стала синонимом упрощения (взгляните на однообразные бетонные коробки «спальных районов»), здания культурных учреждений выделялись яркими пятнами на сером фоне. Что уж говорить об эпохе, в которой зодчие получали максимальную свободу самовыражения.
Один из самых заметных конструктивистских ДК — Дом Культуры имени И.В. Русакова в Москве на Стромынке. Архитектор Константин Мельников, разработавший проект этого здания, уже имел славу новатора и разрушителя архитектурных устоев, но в работе над ДК им. И.В. Русакова превзошел себя. Взять хотя бы необычные выступы, похожие на зубцы шестеренки: в них Мельников вынес амфитеатры зрительного зала. Ранее подобного не делал никто, а уже в последующую эпоху мельниковская идея стала обыденностью — ее часто использовали архитекторы-функционалисты в проектах кинотеатров.
Но дело даже не в форме здания, а в том, что она позволяла сделать. Вынесенные из общего объема здания балконы могли отделяться от общего зала движущимися вертикальными ширмами, образуя отдельные аудитории вместимостью 180 человек. Общая вместимость зала благодаря этому варьировала от 250 до 1500 человек — такой себе клуб-трансформер.
Стоит отметить, что участок, выделенный для строительства клуба, оказался очень небольшим. Однако Мельников и здесь сумел выкрутиться: здание клуба имеет форму сектора. Здесь мы снова можем вспомнить приведенный выше тезис о единстве формы и содержания постройки, столь важный для конструктивистов — внешние стены здания как бы являются продолжением зрительного зала, занимающего 70% всего клуба.
Клуб профсоюзов коммунальников имени Сергея Зуева, построенный в те же годы на Лесной улице архитектором Ильей Голосовым, получил участок куда более «выгодный» — примыкающий к перекрестку и вытянутый вдоль достаточно широкой улицы. Это дало возможность автору проекта со всем размахом продемонстрировать свой дизайнерский подход, органично вплетая в облик проекта элементы промышленной архитектуры. Центральный цилиндр вызывает ассоциацию с корпусом элеватора, горизонтальный «пояс» третьего этажа напоминает заводской переход-галерею, а большие застекленные поверхности на фоне серой бетонной штукатурки усиливают впечатление промышленного сооружения.
При этом внутренняя планировка не была принесена в жертву внешней выразительности. Внутри здания поместились два зрительных зала (большой на 950 человек и малый на 285), хореографический и репетиционный залы, балетный зал. А на крыше клуба находится просторная терраса площадью 265 м2. Это при том, что участок для постройки был хоть и позиционно выгодный, но все же весьма небольшой.
Примеров конструктивистских клубов не только в Москве и в Санкт-Петербурге, но и по всей России множество. В ранние годы существования РСФСР строительство новых клубов было важной частью градостроительных программ. Так, в той же Москве в 1926 году было издано постановление Московского городского совета профсоюзов, предписывавшее выделять 10% культурного фонда для строительства клубов и дворцов культуры в новых городских районах. Неудивительно, что как раз в конце 1920-х годов появилось много новаторских зданий. А одни и те же архитекторы одновременно проектировали и руководили постройкой нескольких зданий, при этом умудряясь делать их абсолютно разными.
Конец конструктивистской эпохи
Многие идеи конструктивизма оказались весьма прогрессивными и нашли свое отражение в работах как отечественных, так и иностранных архитекторов. Однако конструктивистский период советского зодчества оказался весьма недолгим. И дело не в недостатках стиля, а в том, что изменились эпоха и политическая обстановка.
Первые годы существования советского государства в воздухе витали мечты о новом, лучшем мире и новом человеке для этого мира. Старые авторитеты «сбрасывались с корабля современности», чистое искусство признавалось пережитком старого мира. Вожди молодой державы (как минимум, часть из них) готовились к экспорту революции по всему миру, и архитектура этой державы должна была стать застывшим в стекле и бетоне ветром перемен.
1930-е годы выдвинули совершенно другие требования к архитектуре. Вчерашние революционеры стали новыми вождями и фактически божествами; государство сосредоточилось на «построении социализма в одной, отдельно взятой стране» и из источника новой идеологии для мира превратилось в осажденную крепость. Требовалось новое искусство, более предсказуемое, выверенное идеологически, подчеркивающее исторические связи.
Архитекторов-конструктивистов начали обвинять в формализме. Изначально этот термин подразумевал доминирование формы над содержанием, но затем превратился в беспредметное обзывательство и клеймо для тех, кто не хотел и не умел строить по-новому — в духе сталинского ампира.
Уже с лета 1932 года проекты в авангардном и конструктивистском стиле к строительству уже не принимались. Кто-то приспосабливался и становился адептом архитектуры нового времени, кто-то попадал в опалу, кого-то незаметно задвинули на задворки культурной жизни, не замечая проекты на конкурсах и отказывая в заказах. Однако сносить образцы конструктивизма не стали, благодаря чему мы сегодня можем видеть эти шедевры бурного времени.
А как могут выглядеть дома будущего – смотрите в нашей галерее: